О сущности искусства и его месте в культуре

Еще раз вернемся к различию между искусством в широком значении слова и в значении узком, специальном. Я уже говорил о социально-генетическом различии между ними, состоящем в том, что искусство в специальном смысле («изящные искусства», профессиональное искусство) возникло на этапе развития городской культуры (цивилизации).

Как искусство профессиональное оно отвечало потребностям определенных слоев городского населения, специфическое бытие которого вместе с излишком свободного времени и отчасти материальных средств, а также с ростом индивидуализма порождало у человека духовную пустоту, требующую заполнения. Наряду с другими развлекательными средствами тому служили и так называемые «изящные искусства».

Чтобы разобраться во всем этом, попробуем для начала выяснить, существует ли принципиальное различие между тем, что принято называть искусством, и остальными видами творческой деятельности или же оно имеет надуманный характер? Что разделяет их, если разделяет вообще?

Вот, скажем, Шпенглер в этой связи писал:

В самом деле, многие творения человеческого ума и рук — одежда, мебель, ювелирные изделия, обувь, машины, приборы, оружие, кулинарные изделия и многое другое — разве у нас повернется язык сказать, что они не относятся к искусству? Но в то же время они отличаются от произведений живописи, музыки, поэзии и т.п.

Чем же? На эту тему существует целая отрасль философии под претенциозным названием эстетика — отрасль, сразу же замечу, весьма путаная. В двух словах, эстетика — это учение о прекрасном. Она-то и берется объяснить нам, профанам, то, что невозможно объяснить в принципе, а именно, что означает прекрасное, или красота, что такое трагическое, комическое, возвышенное, грациозное и проч. и проч.

Не будь этой самой эстетики, мы, надо думать, погрязли бы в полном невежестве относительно всех этих вещей и не умели бы отличить трагическое от комического или прекрасное от безобразного.

Хотя нельзя не заметить, что эстетика в лице тех, кого именуют критиками, вполне может доказать с помощью изощренных силлогизмов, что белое — это черное, что трагическое на самом деле — комическое, а безобразное — прекрасное и все в том же духе… Примеров тому масса.

Кому, спрашивается, нужен в наши дни какой-нибудь Теофиль Готье*, одно слово ко- торого могло в свое время принести художнику или поэту славу или, наоборот, низвести его в небытие… Или тот же Михаил Лифшиц* — один из влиятельных и образованнейших критиков советской эпохи? Сегодня все делает неведомо кем смонтированный рекламный ролик или клип по телевидению.

Но вернемся к эстетике. Здесь вновь с большим сожалением приходится отметить, что она совершенно запуталась в определении того, что такое искусство и что такое прекрасное, или красота. Ни Гегель, ни Кант, ни Шеллинг, ни Ипполит Тэн, ни Кассирер, ни Ортега-и-Гассет не смогли сказать здесь что-то стоящее.

За редким исключением, в трудах по эстетике трудно встретить что-нибудь толковое, зато они кишат ходульными фразами и выспренними словами. Эстетика выработала в оценке искусства свой особый стиль, который я бы назвал «придыхательно-возвышенным». О вы- соком только возвышенно! У актеров есть для этого случая выражение — «играть на котурнах», то есть с неестественным пафосом.

Но ближе к делу. Знакомый уже нам Кассирер пишет:

Ну что тут скажешь? Для ХХI века христианской эры мысль на редкость «глубокая» и, главное, «оригинальная». И вот такими банальностями, между прочим, полна вся эстетика. Но как бы то ни было, примем ее за отправную точку. Итак, Кассирер выделяет два момента, характеризующих искусство: его независимость и существенную роль в нем воображения.

Начнем с независимости и сразу же спросим: независимости от чего? Жить в обществе и быть независимым от общества нельзя, — так, помнится, говорил Маркс. Искусство существует в обществе, и уже по одной этой причине зависит от него.

Притом подчерк- ну: зависит даже больше, чем любая другая область деятельности, потому что искусство — отнюдь не хлеб и не одежда: его не съешь на обед и не оденешь на себя, а ведь без всего этого не может жить ни один поэт, актер или художник.

Но и это еще не все: для кого, спросим, пишутся романы, стихи, картины, музыка, драмы и трагедии, ставятся спектакли и даются концерты? Не для самих же «деятелей культуры», в конце концов!

В истории искусства не известен ни один художник, который, создав что-то, не хотел бы это «что-то» продемонстрировать, показать публике, а еще лучше продать бы (жить-то ведь надо!). В этом смысле художник (будем этим словом называть обобщенно всякого творца в сфере искусства) ничуть не в лучшем положении, чем любой философ или ученый.